Источник: Дневник пользователя sachaja на dnevniki.ykt.ru
В настоящее время имя капитана британского флота и исследователя Джона Дандаса Кокрена (John Dundas Cochrane) известно немногим, однако были времена, когда о нем говорила вся Россия. А предыстория такая…
…Был самый обычный лондонский вечер. Кокрен встретился со своими друзьями, и вдруг как-то невзначай у них завязался разговор о путешествиях. Джон, к тому времени исходивший пешком почти всю Европу, не без доли сожаления сказал, что англичане уже истоптали весь земной шар. Тут один из беседовавших, обратив внимание на лежащую на столе карту с маршрутами британских путешественников, заметил, что Сибирь для англичан до сих пор является сплошным белым пятном.
Разговор сразу оживился. Все товарищи Кокрена пришли к выводу, что подобное путешествие невозможно. Но у молодого офицера было противоположное мнение. Он пообещал, что сможет пройти пешком всю Россию и достигнуть Берингова пролива, а затем морем вернуться на родину. Конечно, наутро он немного пожалел, что ляпнул сгоряча, но слово дано, исполнить нужно.
Правда, один из его современников, Эразм Иванович Стогов (1797-1880) считал этот рассказ выдумкой. Он предполагал, что офицер на самом деле был нанят богатой английскою компанией для сбора сведений о чукчах и коряках, их промыслах, а также для возможности завести торговлю около Берингова пролива. Но каковы бы ни были реальные мотивы Кокрена, в начале лета 1820 года он был уже в Петербурге. Здесь даже смог попасть на прием к императору, получить паспорт от русского правительства, а также документ, в котором было предписано всем начальникам, малым и великим, оказывать ему всяческую поддержку.
Кокрен прошел через Новгород, Тверь, Москву, Владимир, Пермь и ряд других городов. В Красноуфимске его даже встречала делегация местных жителей, которые просили его задержаться у них на пару дней, чтобы они могли устроить обед в честь первого английского путешественника в их городе.
Перевалив через Урал, Кокрен сразу обратил внимание на разницу с Европейской частью России:
«…я не мог не заметить, что обитатели деревень здесь значительно воспитаннее, гостеприимнее и даже чище одеты. И ни в коем случае они не соглашались принять плату за пищу, которую я у них приобретал. Стоило войти в дом, как передо мной без всякой просьбы ставили тарелку щей, мясо, молоко и хлеб. И никакие мои мольбы не могли заставить хозяев принять плату сверх трубки табака или стакана водки. Словом, чтобы более не беспокоить местных жителей, я был вынужден передать мой отощавший кошелек на попечение моего заплечного мешка, отказавшись от пошлого и антиобщественного обычая платить за еду…
…Что же касается образования и нравов уроженцев Сибири, они определенно равны, если вообще не превосходят нравы жителей Европейской части России. Население ее не превышает двух с половиной миллионов человек, половина из которых аборигены, и они разбросаны по стране, из территории которой на каждого из них приходятся личные три квадратные мили. Продукты и одежда тут дешевы, налоги неизвестны, климат здоров — что еще нужно человеку? Я посмотрел в последний раз на восток, полный благодарности за многие знаки уважения и за доброту, полученные из рук этих гостеприимных людей…»
В Сибири Кокрен все реже ходит пешком, чаще вынужден пользоваться лошадьми, позже — оленями и собаками. Кроме того, в этих местах одному путешествовать не с руки, поэтому местные власти часто отправляли с ним какого-нибудь казака.
По-русски Кокрен говорил крайне плохо. Возможно, это одна из причин, почему его солидного размера двухтомник в Великобритании встретили с некоторым скептицизмом. Но, тем не менее, данная работа содержит немало интересных сведений о быте и нравах населения Северо-Восточной Сибири, в том числе и Оймякона, куда Кокрен попал весной 1821 года по пути из Верхнеколымска в Охотск.
Правда, свой маршрут Кокрен описывает весьма поверхностно, имена встреченных им людей почти не указывает, а упомянутые топонимы, по причине того же языкового барьера, сильно искажены или, как нам показалось, неверно записаны, что делает затруднительным точное определение маршрута путешественника от Оймякона до Охотска. Ну и не забываем и то, что более ранние названия тех или иных географических объектов могут порой изменяться.
По воспоминаниям Эразма Стогова (о нем мы упоминали выше), он впервые увидел Кокрена, когда тот только прибыл в Охотск:
«…В один прекрасный день, в апреле шел я из порта домой по берегу реки Кухтуя. С чахлого льда реки поднялся на берег неизвестный мне человек и встал предо мною. Он был небольшого роста, худощав, в дрянной оленьей кухлянке, в изорванных торбасах, в непозволительно дурном малахае. Первая мысль — бедный тунгус. Нет — рыжая клином борода, рыжевато-светлые волосы, лицо красное, в веснушках. Нет — не тунгус. Ссыльнокаторжный? Нет — без кандалов. Жителей Охотска знаю всех — это не здешний. На вопрос: кто? — пришелец отвечал: Джон Андрес Дандас Кокрен».
Из Охотска Кокрен морем направился на Камчатку, прожил там 11 месяцев, успел жениться на Ксении Ивановне Логиновой, приёмной дочери адмирала Петра Ивановича Рикорда, русского губернатора Камчатки.
Обратный путь на родину был почти такой же — из Охотска, через всю Россию. Однако в сам Оймякон уже не заезжал, а прошел по Охотскому тракту до Якутска. Домой, в Лондон вернулся в 1823 году.
Умер этот неординарный человек от лихорадки, во время очередного пешего путешествия по Колумбии в 1825 году. Личность Кокрена, которого В.П. Кочубей (1768–1834) метко прозвал «почетным бродягою», долго занимала русское общество, в частности, пушкинский круг: обсуждали изданную им книгу, способ его путешествий, характер и качество сделанных им наблюдений. К сожалению, данная книга на русский язык не переведена. Представленный же перевод, касающийся оймяконского отрезка пути, помогли выполнить мои товарищи Денис Яковлевич Шадрин и Дмитрий Вячеславович Минаев, за что им огромнейшее спасибо.
РАССКАЗ О ПЕШЕМ ПУТЕШЕСТВИИ ПО РОССИИ И СИБИРСКОЙ ТАРТАРИИ К ГРАНИЦАМ КИТАЯ, ЗАМЕРЗШЕМУ МОРЮ И КАМЧАТКЕ (ОТРЫВОК)
…Наше путешествие пролегало по рекам Нера (Nera – здесь и далее при первом упоминании имен собственных, в скобках приведено написание «по Кокрену». – прим. sachaja) и Индигирка (Indigirka). На второй день мы остановились в юрте якутского князька.
Он подарил мне половину туши оленя, угостил меня молоком и чаем. Это сделало меня счастливейшим человеком на земле. В дополнение ко всему, его дочь, довольно симпатичная девушка, вручила мне две шкуры лисы-огневки.
Князь, а также еще два других обеспеченных якута решили стать моими попутчиками до Оймякона (Omekon), куда мы прибыли на следующий день.
Последняя часть путешествия изменилась к лучшему: от суровых холмов и топких болот к красивым поднимающимся и лесистым вершинам, плодородным лугам; от совершенного запустения к сравнительной населенности. Вид первых дымящихся труб обрадовал мое сердце в необычайной степени. Я чувствовал ценность жизни и никогда так не наслаждался ею больше, чем в гостеприимной юрте князя Оймякона Петра Готовцева (Peter Gotossop).
Последний, узнав о моем прибытии, быстро проехал тридцать миль, чтобы встретиться со мной. Не нужно говорить, как я наслаждался, отлеживаясь в юрте на оленьей шкуре после того, как в течение пятнадцати дней ночевал в снегу.
Долина Оймякона — это действительно романтичное и плодородное место. Считается, что здесь живет около 500 человек, хозяйства которых разбросаны по всему району.
Леса вокруг очень хорошие и большие, состоящие из березы, сосны, лиственницы и кедра. Последний производит очень ароматный, хоть и небольшой орех, который экспортируется в Охотск (Okotsk) и на Камчатку (Kamtchatka).
Примечание: Кокрен имеет в виду кедровый стланик, однако данные об экспорте орехов вызывают некоторое недоверие. Стоит также указать, что сосна обыкновенная (Pinus sylvestris)в Оймяконе не произрастает. Вероятно, автор мог принять за это дерево тот же стланик (Pinus pumila), который в укрытых от ветра долинах может вырастать до 4–5 метров в высоту.
Количество крупного рогатого скота в этой долине необычайно, не меньше трех тысяч кобылиц и около двух тысяч коров. Все это собственность нескольких богатых якутов. Однако потребность в скоте велика, особенно в лошадях, которых правительство забирает для использования в Охотске и более северных областях. Но якуты так любят своих лошадей, что готовы отдать вместо одной своей лошади двух бычков…
…Как ни странно, богатые якуты не ездят и не позволяют ездить другим на своих хороших лошадях, не говоря уже о том, чтобы их использовать как вьючное животное. Скорее эти лошади содержатся на показ и для разведения, чем для использования. При этом обязанность перевозить падает на бедных. В случае, если лошадь погибнет в пути, якут, конечно, обязан купить или достать другую…
…Я пробыл в Оймяконе три дня. Мой попутчик-казак занемог, и я вынужден был его оставить здесь. Вместо него моим проводником стал молодой парень — коренной оймяконец. Он, а также присоединившиеся ко мне четыре туземных князька отправились в путь, который пролегал по берегу реки.
Эта долина является одной из самых живописных и прекрасных мест во Вселенной. Она дает лучшую траву в этой провинции и изобилует дичью. Пройдя тридцать миль, мы остановились в юрте еще одного богатого князька. Из-за сильного течения, при переходе реки за каждой лошадью приглядывали по четыре человека. Мужчины сопротивлялись потоку, упираясь об дно реки крепкими шестами. Переход, несомненно, был опасен, но необходимо было выполнить его без промедления, еще до того как талые воды с великолепных гор не сделали реку непроходимой.
Неподалеку отсюда река Оймякон сливается с Индигиркой, превращая последнюю на время таяния снегов в одну из крупнейших рек Сибири. Уже сейчас луга по обоим берегам реки превратились в бесчисленные озера, перебраться через которые на лошадях можно лишь с большим трудом.
Примечание: В старину под названием «Һэймкан» (Оймякон) подразумевалось верховье Индигирки. Предполагалось, что это отдельная река, которая, сливаясь с Момой, впадает в Индигирку . При этом верховьем последней считали один из левых её притоков, расположенный приблизительно между местом впадения р. Момы и р. Сюрюктях. Позднее начали считать, что Индигирка образуется «от соединения речек Омекона и Кундусуня», то есть после слияния Индигирки и Куйдусуна.
Через восемьдесят миль мы заменили лошадей: здесь у меня возник спор с казаком и проводником насчет того, какую лошадь я должен себе взять, поскольку мне не понравился внешний вид животного, подобранного для меня. Я сказал, что не привык полагаться на чужую оценку и лучше бы взял лошадь, подготовленную для проводника. Но мне объяснили, что этот конь был злобный, пугливый и вообще имел ряд других дефектов. Но я упорствовал, пояснил, что привык к таким недостаткам и предпочел бы дать ему лучшую лошадь. Видимо, вручив мне плохую лошадь, они хотели, чтобы я отказался от путешествия в Охотск в это время года. Князья даже предлагали, чтобы я остался с ними еще на 3-4 недели, чтобы дождаться снижения уровня воды в реках. Тогда бы путешествие было приятнее. Однако всё, чего они добились, это прошли со мной еще на сто миль дальше.
Чистые юрты оймяконцев, их гостеприимство, дары земли, количество куропаток, уток, гусей, хорошая говядина, которую мне подарили, жирные сливки, и, прежде всего, романтические пейзажи, которые тут изобилуют, счастье, которое царит в долине Оймякона, действительно, оказались сильными соблазнами, но этих чар было недостаточно, чтобы заставить меня отказаться от трудного пути.
Погода теперь была очень хорошей, но по утрам и ночью было всё еще холодно. Князья продолжали сопровождать меня по своей великолепной земле, от которой до ближайших населенных пунктов около пяти сотен миль — это Охотск и Балыктах (Bolouktak).
У меня был долгий разговор с князем о ясаке — дань, которая свойственна Сибири. Он сказал, что размер ясака ничтожен, а вот способ, которым его собирают, порочен. Дань они охотно заплатили бы императору, но сборщики налогов забирают ее грубой силой, а они терпят это, чтобы избежать придирок и тяжб, поскольку сборщики эти обладают большой властью.
Целесообразен ясак или нет, остается под вопросом, возможно, прямое налогообложение товаров, покупаемых якутами и другими аборигенами было бы выгоднее. В любом случае, существующая система порождает величайшую несправедливость и грабеж. Я не сомневаюсь, что каждый сборщик ясака для себя получает гораздо больше меха, чем император.
Князь немало удивился, когда я сказал ему, что по сравнению с другими странами, он платит не такие уж и большие налоги. Я рассказал, что, например, в Англии, он не только бы оплачивал больше налогов, но и не имел бы права охотиться на уток без разрешения, даже у себя во дворе. Видя недоверие князя, я дополнил свой рассказ тем, что у него не было бы также права иметь в доме больше определённого количества окон. В противном случае он платил бы за них дополнительный налог.
Примечание: Действительно, налог на окна был введен в Англии еще в 1695 году и неоднократно повышался. Это привело к тому, что многие жители Туманного Альбиона просто заложили свои окна кирпичом. Производители стекол несли немалые убытки, забили тревогу и медики — отсутствие дневного света в квартирах негативно сказывалось на здоровье людей. Отменен был налог только в 1851 году.
Эти два примера полностью примирили его с его правительством, до того момента, когда я сообщил, что, с другой стороны, в Англии никого нельзя принудить к перевозке государственных или частных товаров, не заплатив за это.
Однако все, что я говорил ему об очевидном превосходстве Англии по отношению к личной свободе, не смогло убедить его покинуть родные места и посетить чужие земли. Таким образом, мы двигались по живописной долине на протяжении двадцати миль. Проехали мимо многочисленных озер, на которых еще лежал лед. Летом окрестности этих водоемов заселяются людьми, поскольку они все изобилуют рыбой.
В скором времени мы пересекли горы и углубились в еще одну землю хороших пастбищ, орошаемых Туора-Юрях (Torrourack), и остановились у последней юрты Якутской области. Это было жалкое место, хотя доброта его жителей обеспечила меня дичью.
Неподалеку я встретил кочевых тунгусов, пасших стадо оленей. Их я и искал. Но их вождь был в сорока милях отсюда. На следующий день я отправился туда по широкой долине, раскинувшейся на юго-восток. К закату достиг стойбища князя Шумилова (Shoumeeloff).
Примечание: Вероятно, Кокрен имеет в виду Макара Шумилова — старосту годниканского рода Охотского ведомства.
Шумилов уже знал о моем приходе, так как ранее мы выслали нарочного. Он принял меня с мечом на боку, с медалями на шее. Одет был в богатый костюм из черного вельвета, на голове была треуголка. Я не мог удержаться от смеха из-за его гротескного вида, но, в то же время, мне было жаль его. Кроме того, у меня вызывало отвращение то, как у безграмотного человека выманивают его собственность в обмен на безделушки. Я не намекаю на то, что не существует необходимости во вручении подобных наград, но я говорю, что причины, по которым они были пожалованы невежественному дикарю, отвратительны
Источник: https://dnevniki.ykt.ru/sachaja/1173282
